От валенок до шарфа - свой

Этот месяц для тотемской земли, Вологодчины и Русского Севера – особенный: 3 января 1936-го родился будущий поэт Николай Рубцов, а 19 числа 1971-го его жизнь трагически оборвалась

Творцу было всего 35 лет. Но Николай Михайлович успел оставить после себя множество произведений, не вписывающихся в привычные рамки эпохи строительства коммунизма. Он писал о деревне, море. А сколько поколесил по всей стране, ища приют и отдохновение для души! Не особенно понятый и признанный при жизни, мастер слова стал источником духовного богатства спустя годы после гибели.

Вчитываясь в простые строки рубцовских стихов, люди стали познавать их глубинный, сакральный смысл. А некоторые творения можно считать пророческими. Например, «Видения на холме».

Ранее думалось, что в нём описано только прошлое нашей Родины, затрагивающее времена Золотой Орды, Великой Отечественной войны, и призыв Рубцова к потомкам беречь отчий край. Возможно, так и задумывалось вначале. Но сегодня, учитывая нынешнюю политическую ситуацию, по-иному воспринимаются эти строки:

…Россия, Русь! Храни себя, храни!

Смотри, опять в твои леса и долы

Со всех сторон нагрянули они,

Иных времён татары и монголы,

Они несут на флагах чёрный крест,

Они крестами небо закрестили,

И не леса мне видятся окрест,

А лес крестов в окрестностях России...

В Тотьме стало доброй традицией в день рождения поэта собираться возле памятника ему на высоком берегу Сухоны. Несмотря на холод и ветер, поклонники творчества земляка идут сюда снова и снова, чтобы поделиться мыслями и чувствами, прочесть любимые произведения, рассказать о собственных успехах в творческой деятельности, подвести итоги реализации культурных проектов, связанных с литературой.

Нынче земляки и гости райцентра, собравшиеся на организованную районной библиотекой имени Николая Рубцова встречу, оценили изменения в любимом уголке: сквер Рубцова реконструирован благодаря федеральной программе «Формирование комфортной городской среды», территория возле монумента стала удобнее, шире. Это никоим образом не повлияло на уют, красоту и умиротворение, которые чувствуют прохожие. Здесь по-прежнему шумят любимые стихотворцем берёзы, медленно несёт свои воды река и разливается благодать.

Интересен тот факт, что именно у нас появился первый в России памятник поэту.
Бывший зампредседателя райисполкома Фёдор Шестаков вспоминал:

- Весна 1985 года. Приближались 50-летие со дня рождения Николая Рубцова и 15-летие его гибели. В Тотьму приехала группа вологодских писателей во главе с Виктором Коротаевым. С ними был известный скульптор из Москвы Вячеслав Клыков, страстный поклонник творчества Николая Михайловича. Они обратились с настоятельной просьбой и предложением о сооружении мемориала к председателю Тотемского райисполкома В. Ф. Захарову. На обсуждении я задал вопрос приехавшим: почему они предлагают поставить монумент в Тотьме, а не в Вологде, где жил и работал в последние годы жизни Рубцов? Писатели ответили, что делали такие попытки неоднократно, но руководство города Вологды и области категорически против их предложения, мотивируя тем, что не даст разрешения Совет Министров РСФСР: Рубцов не тот человек, которому следует ставить памятники…

Открытие мемориала в любимом месте отдыха поэта – близ бывшей пристани, в скверике с видом на Сухону – состоялось в середине сентября 1985-го в присутствии большого количества гостей: писателей, поэтов из Вологды, Москвы, Ленинграда и других городов. Сначала он был гипсовым, спустя год его отлили из бронзы и установили на подготовленный постамент.

Поэт представлен таким, каким его знали и помнили знакомые и друзья: в пальто и шарфе – неизменном атрибуте гардероба, благодаря которому Рубцов получил прозвище «шарфик».

Поэт Виктор Коротаев об этом писал так:
«Кто первый пустил это дурацкое прозвище, которое с особым смаком повторяют столичные снобы в меховых шубах и тёплых шапках – не знаю. Но это настолько бестактно и оскорбительно по отношению к Рубцову. Не замечают ревнители изящной словесности уничижительного оттенка в этом прозвище. А потом Рубцову просто-напросто всю жизнь не хватало тепла. Тем более при его скудных харчах. Вот он и ёжился в вечном своём демисезонном пальтишке и кутался в неизменный простенький шарф. Но никогда не жаловался, стеснялся признаться в своей необеспеченности и неустроенности. Если ему нужно было занять червонец-другой на прожитие, он мучился и не знал, как произнести это вслух и обычно, улыбаясь, предлагал:

- Давай будем переписываться.

И, приладясь к краешку стола, в самых застенчивых и неуклюжих выражениях излагал свою нужду:

- Не можешь ли ты мне на некоторое время выделить...

И кто понимал его, тот никогда не отказывал…».

Про шарф и валенки поэта рассказал член Союза писателей России, историк литературы, исследователь творчества Рубцова Леонид Вересов:

«Неизменность некоторых предметов гардероба Николая Михайловича отмечалась в воспоминаниях многими его друзьями и приятелями. Пальто Рубцова стало едва ли не синонимом «гоголевской шинели». То он менялся шарфом с кем-то из приятелей в общежитии Литературного института, то его называют «шарфиком» в детском доме, тоже прозвище бытовало и во время учёбы в Горно-Химическом техникуме в г. Кировск Мурманской области.

Белое кашне (видимо, последнее) хранилось в частном музее Нинель Старичковой и Н. Н. Александрова. Шарф был обычным предметом форменной одежды и матроса Рубцова во время службы на Северном флоте. Шарфик (подлинный или «стилизованный» под вещь поэта) является наряду с гармонью предметом обязательным во всех рубцовских музейных экспозициях.

Почему же Николай Михайлович так любил носить шарфы, откуда берёт начало эта его привычка?

Ещё большее недоумение вызывают часто упоминаемые в воспоминаниях валенки поэта, носимые, порой, до поздней весны.

«Снег ещё не сошёл, но уже вовсю капает с крыш, звенит по водостокам. А Рубцов, привыкший за зиму к валенкам, всё забывал сменить их на ботинки. Выйдет из дома ещё по холоду, да так и бродит до мокроты. Идёт по Вологде, как по своей Николе.

Встречается у подъезда дома, в котором наша писательская комната. Он перехватывает и мой удивлённый взгляд.

- Вышел-то по заморозку, - косится на свои разбухшие валенки, - а вот как распекло.

И щурится на солнечной капели»

(Из книги «Искры памяти» Александра Романова).

Почему же мастер слова так дорожил этой обувью? Или он бравировал? Или дело в «достатке» поэта? Современному человеку, особенно молодому, как-то непонятно, как можно чуть ли не до луж ходить в валенках. Думаю, всё-таки пристрастие к ним – это его привычка. И он не видел ничего странного в том, что шагает так по Москве или Вологде. Рубцов, видимо, чувствовал себя в них комфортно.

Писатель Виктор Астафьев не раз заставлял поэта просушивать валенки у себя дома. Да и с ботинками Николаю Михайловичу не везло. Только в Череповце его сестра Галина, судя по воспоминаниям, купила ему в подарок две пары ботинок (взамен украденных, во втором случае – совсем пришедших в негодность). Кстати, на Череповецкое телевидение он тоже приходил в валенках. А может, была необходимость беречь ботинки? Это бросалось в глаза современников Рубцова – поэт, и вдруг валенки и шарф. Хотя шарф, конечно, работал на его имидж.

Никто не вспоминает о сильной озабоченности Рубцова по поводу одежды. Да, он был выглажен, подтянут, хотя гардероб имел весьма необширный, если не сказать больше.

Оказывается, привычка к шарфу и валенкам (как экологичной, тёплой и иногда единственной обуви) идёт у стихотворца с детского дома. А с тем, что было дорого и доступно в детстве, расстаёшься неохотно.

Одноклассница Рубцова Евгения Буняк (Романова) вспоминала:

«Встретились мы с ним в магазине, накануне нового 1951 года. Поговорили по пустякам и разошлись. Одет он в детдомовское пальто с серым воротником, такую же шапку и валенки. Всем при выходе тогда выдавали одинаковые комплекты одежды: пальто зимнее и осеннее, ботинки, валенки и нижнее бельё.

Я плохо помню жизнь в Краскове… Марта Потанина, бывшая детдомовка, мы с ней изредка встречаемся, говорила, что всем выдавали новые валенки, а мы с Колей пробегали и опоздали. Осталась одна пара, как её делить? Пляшите цыганочку, кто лучше спляшет и будет с обновой. Коля оказался плясуном лучше, чем я, вот и достались ему валенки новые, а мне привезли позднее.

Когда были уже в Никольском детском доме, деревенские нас недолюбливали за то, что мы, по военным годам, были хорошо одеты. Американцы нам посылали длинные пальто с солдатскими воротниками, серые шапки-ушанки и серые шарфы (у Коли потом в гардеробе всегда был такой), на ногах новые валенки. А местные дети ходили в заштопанных фуфайках, подшитых валенках и скудно питались».

Что научились все детдомовцы ценить в годы войны, наверно, это остаётся на всю жизнь. Вот и валенки были удобны, теплы для поэта, как и шарф, помогали сохранить здоровье. А непонимание окружающих, возможно, и вообще не заботило Рубцова. Шарф же оказался не столько предметом его имиджа, сколько был просто привычен и мил ему с детства…

Тем не менее таким талантливый литератор остался в памяти друзей, таким запечатлён на снимках, таким останется его образ и у современников: простым, деревенским, русским, своим.

Фото автора, с сайта «Душа хранит» и из архива редакции газеты «Красный Север».